Николай раскинулся в удобном гамаке, закрепленном между деревьями в маленьком фруктовом садике возле дома. Протянул руку, лениво сорвал с ветки спелый оранжевый абрикос, с наслаждением вонзил зубы в сладкую мякоть ароматного плода… Отбросил косточку в высокую траву… Качнулся, сонно прикрыл глаза… По зеленому листу неспешно ползет по своим делам какой-то жучок… Две лимонные бабочки догоняют друг друга в своем танцующем полете… Лето шепчет баюкающим шепотом… А за деревьями шумит море… Боже мой… как же, как же хорошо… И целых десять дней блаженства еще впереди…

Он не заметил, как задремал, и очнулся, лишь почувствовав на своем плече детскую руку. Восьмилетний сын хозяйки – Димка – симпатичный веснушчатый мальчишка, виновато смотрел на него круглыми рыжими глазами:

– Там мама обедать зовет, – приветливо прищурился он.

Николай поспешно вылез из гамака, нащупал в траве легкие парусиновые туфли, аккуратно заправил рубашку в летние брюки и даже «причесал» растопыренными пальцами взъерошенные со сна волосы. Среди деревьев был виден обеденный стол под цветастым клеенчатым навесом, возле которого суетилась гостеприимная хозяйка.

– Николай Александрович! Идите скорее обедать, все уже на столе.

– Да мне как-то неудобно, Инночка, – смутился гость. – Я думал, сейчас искупнусь по приезду, а потом где-нибудь в кафе пообедаю…

– Зачем же в кафе, – радушно улыбалась хозяйка, разливая по тарелкам суп из красивой пузатой супницы, – когда есть все свое – свеженькое и домашнее. Присаживайтесь, где вам удобнее, берите хлеб. Вы какой любите, белый или черный? Все равно сейчас купаться жарко. Пообедайте, отдохните, а часика через два Димка вам покажет дорожку к морю.

Николаю было отчаянно хорошо под этим ароматным деревом, за этим домашним столом. В свои, почти пятьдесят, семьи у него не было – так, несколько долгосрочных и неудачных романов, о которых и вспомнить-то нечего. Зато у него всегда была работа – оценщик антиквариата, было имя и были деньги. Работу свою он очень любил, не раз повторяя девиз: «Профессия – превыше всего», и профессия платила благодарностью, никогда не подводя в интуиции и оборачиваясь круглыми суммами на счетах. В принципе, он мог себе позволить многое, но, чтоб вот так – зеленый борщ из супницы, воздушное пюре и румяные котлетки, абрикосовые пенки в милой вазочке – и все это из нежных рук молодой и красивой женщины, наслаждающейся его обществом – это было в приятную диковинку. И создавалась иллюзия семьи: как будто Инночка и даже Димка принадлежат ему, и от этой иллюзии где-то там, в глубине души, рождалась какая-то непонятно-щемящая радость.

Инна была моложе его лет на пятнадцать, но при этом уже была вдовой – года два назад ее муж-моряк погиб во время несчастного случая. И они с Димкой остались одни. Приятная, красивая, в полном соку женщина, она, конечно же, очень хотела устроить свою жизнь, найти надежного мужа и хорошего отца для маленького сына. С Николаем они познакомились пару месяцев назад, в соцсетях, общались виртуально, а к лету она пригласила его провести отпуск у них с Димкой – в маленьком южном приморском городке.

Николай согласился, и при встрече Инна понравилась ему даже больше, чем на фотографиях, потому что было в ней что-то истинно женское и настоящее. Эта женщина манила его до чувства невесомости во всем теле, и он знал, что она не станет противиться их близким отношениям. Но далекие отголоски порядочности все же горели красными огоньками «стоп» – Николай понимал – он не имеет права давать пустые надежды этой трогательной и наивной женщине и доверчивому веснушчатому мальчишке.

После вкусного обеда был долгий и неспешный разговор, оттененный душистыми ветками раскидистого инжира. А к вечеру они, все втроем, отправились к морю и любовались, как сиреневое солнце смешивается на небесной палитре с тягучим и терпким золотом заката и потихоньку стекает тяжелыми каплями на мерно вздыхающую морскую гладь. Как же давно Николаю не было так хорошо… так упоительно и сладостно хорошо…

Они расстались на пороге его комнаты, светлой и просторной, с множеством книг и картин на стенах. Взяв наугад потрепанный томик, Николай уже клонился к пахнущей сладким травяным ароматом наволочке на подушке, как вдруг услышал слабый стук в дверь.

– Еще не спите? – шепотом спросила Инна. – У меня в комнате лампочка перегорела. Светильник высоко, мне не достать. А Димка уже уснул. Обычно с такими делами он справляется, ведь он у нас в семье – единственный мужчина.

Скользнув взглядом по тонким босым ступням и ослепительно белым плечам, открытым, благодаря легкому домашнему платью, Николай пошел за Инной в темную комнату. Залез на стол, вкрутил в плафон под самым потолком новую лампочку, зажмурился от яркого света. Спустившись на пол, он подошел к манящей его женщине совсем близко и, не успев утонуть в пьянящем запахе ее волос, взглянул на стену. Поволока романтики медленно растворялась в расчетливом профессиональном взгляде.

– Что это, там на стене? – глухо спросил он лишенным всяких эмоций голосом.

– Где? – женщина вздрогнула и, отпрянув от него, быстро повернулась к стене.

– Что это за картина? – Николай виновато улыбнулся. – Простите, я, кажется, напугал вас.

Она слегка кивнула и тоже улыбнулась.

– А, это… Картина. Старинная. В нашей семье она уже больше ста лет – так папа говорил.

– Ваш отец был художником?

– Что вы, нет. Но картины очень любил. И при возможности частенько покупал современных художников. А эта – единственная стоящая. Не Айвазовский, конечно, но все же…

Он впился в ее лицо, как будто при этих ее словах хотел пролезть в самый мозг, докопаться до истинного смысла сказанного. Но лицо Инны оставалось беспристрастным.

– Я намереваюсь ее продать. Жаль, ведь, как ни как – семейная реликвия. Говорят, картины хранят взгляды смотревших на них людей. Получается, что твоих близких уже и на свете нет, а свет их глаз все еще мерцает на картинах, которыми они любовались. Но, ничего не поделаешь. Сейчас нам с сыном очень нужны деньги.

Да… от этой картины, и впрямь, глаз не оторвать. Хоть и совсем небольшая, но гений создателя чувствуется в каждом мазке. Николаю очень хотелось потушить лихорадочный блеск своего собственного взгляда, но ничего не получалось – профессия. Его интуиция уже взяла след. Только действовать нужно очень осторожно. Тут главное не спугнуть.

– А это чьи картины? – он вышел в коридор, взглядом приглашая женщину в свою комнату.

– Имен художников я не знаю, – в тоне женщины угадывалось легкое разочарование. По всему чувствовалось, что сегодняшний вечер ей представлялся несколько иначе.

– Художников? Я думаю, все эти работы принадлежат одному мастеру.

– Почему вы так решили? Они же совершенно разные.

– Они не разные. Да, сами пейзажи отличаются, но, задержите взгляд на несколько секунд, и вы увидите, что техника одна и та же: одинаковая густота и объемность мазка, четкая приверженность определенной палитре, тот же самый характер линий. У этого художника есть свой стиль, и он легко прослеживается от картины к картине. Стиль – важная творческая составляющая – чем легче он угадывается, чем интенсивнее проявляется, тем больше говорит о таланте и профессионализме художника, писателя, музыканта.

– Вы так интересно рассказываете! – женщина в восхищении прижала руки к груди. – Неужели, все это видно по картинам? Вот, что значит – понимающий человек.

– Профессия превыше всего, – улыбнулся Николай. – Я приверженец этой фразы.

– Тогда, может, вы и о той картине мне все расскажете?

– Может быть… Но на сегодняшний вечер у меня есть предложение поинтереснее, – прошептал Николай, выключая свет в комнате и привлекая к себе трепещущую женщину. О данных себе обещаниях придется забыть: похоже, тактику нужно менять. Главное – держать ситуацию в своих руках и не дать опомниться владелице. Не очень честно, но ведь профессия – превыше всего…

…Лишь на третий день, когда Инна вместе с Димкой, наконец, надолго ушли из дома по делам, Николай вошел в комнату своей любовницы и осторожно снял картину со стены. Как всегда, доверяя лишь своим глазам и кончикам пальцев, сантиметр за сантиметром, он исследовал старинное полотно. Да, все так и есть, как ему и подсказали первый взгляд и сумасшедшая интуиция. Виртуозная техника лессировки – нанесения тончайших слоев краски. Глубина и сила красочного тона и эффект прозрачной волны. Знаменитые «соты» – в расположении морской пены между гребнями волн. Небо, освещенное торцом кисти, и множество других особенностей почерка гениального художника, чьи полотна невозможно спутать ни с чьими другими. Фантастика… Ведь это же сотни тысяч… а может, и миллион…

Пурпурное, малиновое, нежно-розовое небо больше не радовало глаз, белоснежные мириады пенных брызг, растворенных в морской лазури, оставались незамеченными. Свежесть утреннего благоухания сада, жаркие ночи в объятиях страстной любовницы, трогательные рассветы под птичий щебет не опьяняли и не дарили наслаждения. Мечты о семье и домашнем уюте уже не бередили душу, на дне которой жила и крепла одна только мысль: как завладеть картиной?

Наконец, Николай решился завести с Инной важный разговор.

– Ты говорила, что хочешь продать картину. Сколько денег ты рассчитываешь получить?

– Я не знаю… – растерялась женщина, легонько щекоча его плечо теплым дыханием. – Я думала, надо пойти в галерею, к эксперту. Пусть бы сказал, за сколько можно продать.

– Не стоит, – он дотронулся губами до ее влажного виска, как будто хотел выудить из головы эту опасную мысль. – Я ведь тоже разбираюсь. Если ты мне доверяешь, конечно.

– Ну, о чем ты. Мы же ведь уже не чужие…

Мысленно поморщившись от внезапного укола совести, Николай быстро проговорил:

– Давай сделаем так. Я выкупаю у тебя эту картину за максимально возможную цену. А уже в Киеве нужно будет провести экспертизу и, имея документы, постараться продать картину в частную коллекцию. Если удастся продать дороже, я отдам тебе деньги.

– А если дешевле? – сонно проговорила Инна.

– Это уже мои проблемы. Тебя они касаться не будут.

– Да бери картину просто так, без денег. За сколько удастся ее продать, за то и спасибо…

– Нет, Инночка. Благодарю за доверие, конечно, но я так не могу. Я уже все обдумал. Я предлагаю тебе продать эту картину за двадцать тысяч долларов. Я уже и деньги в банке заказал. Если ты согласна, то…

Инна смотрела на него распахнутыми глазами, в которых дрожали слезы.

– Да ты что… Да этих денег нам с Димкой, знаешь, на сколько лет хватит? – она прижалась к нему сильно-сильно, будто хотела в полной мере ощутить защиту надежного мужского плеча. Зарылась влажным носом в складку на его шее и прошептала: – Спасибо тебе. Ведь я слишком хорошо понимаю, что все это ты делаешь только ради нас.

Наверное, так, как в эту минуту, Николай не презирал себя еще ни разу в жизни. Но это ничего… Это пройдет… Им с мальчишкой, действительно, хватит этих денег надолго. Гадостность момента забудется, а заветная картина останется у него.

Последние дни отпуска прошли особенно тягостно. Николай каждой своей клеткой чувствовал, как Инна не хочет его отпускать, как мечтает, чтобы он вернулся к ней снова или позвал жить с собой. Но она ни о чем не просила его, а он ничего не предлагал. И прощаясь, каждый из них понимал, что они вряд ли когда-нибудь увидятся снова.

Прилетев домой, Николай бережно вынул картину из рамы, внимательно рассмотрел под лупой темный, растрескавшийся слой красок и принялся осторожно протирать полотно смесью скипидара и льняного масла. «Оживший» на пару мгновений угол картины заставил бешено колотиться его сердце, явив взгляду четкую подпись: «Айвазовский».

Примчавшись в крайней степени взбудораженности к своему другу – эксперту и реставратору, с которым они сотрудничали не одно десятилетие, Николай оставил ему свое сокровище для самой тщательной экспертизы, которая очень скоро показала, что данная картина является подделкой. Да, очень качественной и талантливо изготовленной копией, с использованием старинного холста, красок и покрытой специальным лаком, дающим быструю паутинку трещинок-кракелюров. Спектральный анализ и рентгенография полностью подтвердили первоначальные слова эксперта.

– Сочувствую, – друг похлопал Николая по плечу. – Ничего удивительного – художник, создавший копию, без сомнения, практически гений.

Оправившись от самого оглушительного провала в своей карьере, Николай, повинуясь какому-то наитию, снова отправился в приморский курортный городок. Он сам себе не мог бы ответить на вопрос: для чего он это делает, и что скажет Инне при встрече. Ему просто очень нужно было увидеть ее, а может быть, в его душе еще теплилась слабая надежда, что наивная женщина и понятия не имеет, что за картина досталась ей в наследство. В конце-концов, она же ни о чем не просила его, ничего ему не обещала и не гарантировала.

Лаванда неба снова сладострастно тонула в пенном золоте облаков, а переспевшие абрикосы лениво падали в высокую траву уютного садика. Пустой гамак уныло расчерчивал на клетки грустное одиночество. На обеденном столе, прямо под веселым цветастым навесом, какая-то толстая тетка стирала в эмалированном тазу посудные полотенца.

– Вам кого? – без особого интереса спросила она.

– Мне очень нужно повидать хозяйку этого дома.

– Так я и есть хозяйка. Вы комнату хотите снять?

– Я?.. Нет… А Инна – молодая женщина с мальчиком Димой…

– Художница? Так она съехала дней пять назад, вместе со своим мальчонкой и всеми картинами. Они и так почти месяц тут отдыхали. Вы же ее имеете в виду?

– Да… думаю, да. Я просто не знал, что она художница. Извините, я, наверное, пойду.

– Постойте, – уже возле калитки окликнула его хозяйка. – А вы, случайно, не Николай?

– Николай. А что?

– Она оставила письмо. Выходит, для вас.

На песчаном берегу, где всего неделю назад у него была иллюзия счастья, Николай развернул сложенный вчетверо листок, на котором незнакомым почерком была написана только одна фраза: «Превыше всего – не профессия. Превыше всего – профессионализм»…

© Татьяна Лонская из книги «Капсула времени»