– Кому война, а кому мать родна, – приговаривала с осуждением прабабка о тех, кто выживет, сожрав пончик, посыпанный дустом вместо сахарной пудры, икнёт и попросит добавки.

Видимо от прабабки, родившейся точнехонько в 1900г., я сценарий сдувания дуста с пончиков и подцепила.

Прабабку угораздило выбрать неудачный год для рождения, к периоду романов и соловьев вместо кувыркания на сеновалах подоспели первая мировая и три революции.

Вдобавок прабабку угораздило вырасти послушной дочерью и вместо эмиграции в Париж остаться с папенькой и мачехой. Практически русская сказка.

Похоже именно в этот момент прабабка и начала терять вкус к послушанию и покорности.

Мне в прабабки она досталась строптивой старухой с косой в руку толщиной. До меня генетика доползла уже без прабабкиной шевелюры, шевелюра подло сваливала ко всем мужикам рода по очереди, старательно обходя женщин.

Женщин прабабка не жаловала. После неудачного референдума «Париж vs Папенька», папенька спившись отбыл на тот свет, а у красавицы прабабки похоже не осталось выхода, кроме как замуж за невзрачного прадеда, удачно подыскивавшего третью жену.

Все, что я слышала от неё о семейном счастье, звучало как «муж, объелся груш» и «мужу-псу не показывай задницу всю, а только половину».

Последняя сентенция мне долго была не понятна – женщины рода, напутствуемые прабабкой, умудрялись раз за разом быть счастливыми со своими мужчинами.

Мужчины, кстати, тоже не жаловались, поэтому я все детство думала, почему муж пёс, зачем ему вообще показывать задницу и почему, если показывать, то только половину.

Логическая связь упорно не прослеживалась, я строптиво не сдавалась и приставала ко всем с вопросами.

Про то, что отношения с мужьями бывают не только такими, как у наших женщин, я узнала в возрасте прабабкиного похода к семейному счастью.

Ёпти, сказала я себе в юности, как нелинейно устроена жизнь, и поперлась ее разглядывать, временами сдувая дуст. Так и разглядываю до сих пор.

Не знаю, разглядывала ли что прабабка в возрасте вдвое моложе меня, потому что к этому возрасту ей в подол привалили два потомка сестры, отправившейся на ту сторону по пути, протоптанном папенькой.

Три революции, гражданская, отечественная, раскулачивания, отец всех народов и суммарно четверо детей в подоле усугубились окучиванием картошки вместо Парижа.

Нелюбовь к мотыге я видимо подцепила в том же месте, где и навыки сдувания дуста.

До Чернобыля и ковида прабабка не дотянула, но если б дотянула, слопала бы пару пончиков, похрустывая дустом.

Прабабки нет, пончиков мне ковид притащил полную корзину.

Пончики зашли на ура, я отплевалась от дуста и шерсти Василия, и прочувствовала вкус любого кофе и любой еды в любой кафешке, лишь бы не дома.

Попутно поняла, насколько значим офис не за мкадом, и что опенспейс для всех, кроме гендиректора, это полный бред и звездец для всех, включая гендиректора.

И ещё поняла, что если мне перекрывают свободу движения, я готова эмигрировать не в Париж, а в леса на болота, лишь бы туда не добралась сладкая парочка трансформации и цифровизации.

Ну, в общем, три месяца домашнего ареста здорово расставили по полочкам жизнь и отделили критически важное от малозначимого и смыслы от бессмыслицы.

Вчера я целовала трудовую книжку, прижимала к груди 2-НДФЛ, подбрасывала в воздух лифчики (после минус тридцати с лишним килограммов я пока не нашла им другого применения) и на звонок агентства «Светлана, дошли слухи, что вы скоро свободны, может пришлёте резюме», сказала, что я так задолбалась от перманентных игр в трансформации во имя трансформаций, что закопала его на острове и долго не смогу найти. Если когда и раскопаю, то нескоро.

В воскресенье уезжаю в Питер, из Питера в лес, в Шишки на Лампушках, а из домика в сосновом лесу в волчью стаю. И когда вернусь от волков, что-то точно будет по другому.:

Протру подолом очки, как это делала прабабка, и спрошу у неё:
– Баб Лен, коса мне от тебя не досталась, но может ты мне ещё чего в чёрном подоле припрятала, помимо строптивости и умения сдувать дуст?

Светлана Комарова